Паника-upgrade. Кровь древних - Страница 60

К оглавлению

60

– Не так уж и просто, – возразил Тенгиз. – Мой дядя очень хорошо дерется. В молодости он даже участвовал в каких-то соревнованиях по единоборствам.

– Интересный у тебя дядя, – усмехнулся Жилов. – И ученый, и музыкант, и кикбоксер… Только против хорошего ствола никакие единоборства не помогут. Поверь профессионалу, сынок. Не хочу тебя огорчать, но, скорее всего, твоего дяди уже нет в живых. Однако даже если он и жив, то вряд ли поможет нам отыскать твою подружку.

– Может, мне все-таки обратиться за помощью к отцу? Стоит ему сказать слово президенту – и здесь все забегают, как тараканы…

– …И перепуганные похитители припрячут девушку так, что найти ее уже не будет никакой возможности. Или по-быстрому продадут в гарем какого-нибудь племенного вождя. И тогда ты ее точно никогда не увидишь. Твоему бате доложили о том, что с тобой произошло?

– Нет. Я просил управляющего отелем не сообщать отцу…

– …И тот охотно согласился, верно? Ему тоже не нужны лишние проблемы. Ладно, сынок, давай-ка спать. Утром, на свежую голову, что-нибудь придумаем.

И выключил свет.

– Данила… – через пару минут позвал Тенгиз. – Там кто-то шуршит в углу. Здесь точно нет змей?

– Разве что – двуногие. Спи!

Глава одиннадцатая
Много черных вождей хотят иметь красивую белую женщину

Тенгиза разбудил истошный женский крик.

Мощность крика была такова, что он легко перекрыл бы газующий трактор «Беларусь», а богатство обертонов заставило бы скромно потупить голову лучшую исполнительницу романсов.

Тенгиз не сразу уловил, что в это могучее соло вплетается тусклый бубнящий баритон.

Тенгиз привстал и увидел Жилова.

Жилов слушал. Нет, не так. Жилов СЛУШАЛ! Он наслаждался каждым коленцем этой трели.

– Случилось что-то? – спросил Тенгиз. – Почему она кричит?

– Она сердится, – сказал Жилов. – Этот мужчина обещал ей деньги.

– И не дал?

Новый вопль прервал речь Жилова. Но он продолжил, когда мощность звука упала.

– Не дал, – сказал он. – Ах, как поэтично!

– Что же тут поэтичного? – удивился Тенгиз.

– Речь этой женщины полна поэзии. Вот послушай, что она говорит…

Новый вопль. Тенгиз, как и прежде, не понял ни слова.

– Я не понимаю.

– Естественно, ты не понимаешь, – согласился Жилов. – Она ведь поет свою песню на суахили. Она говорит ему: «Ты, старый вонючий облезлый похотливый бабуин с гнилым бананом вместо пениса и разбитым горшком дерьма вместо головы! Где деньги, которые ты обещал? Где они, ты, липкий червяк из навозной кучи?»

– Ну и что он отвечает?

– Говорит, что она – бездонная слониха и чрево ее подобно чреву гиены, а жадность и прожорливость вообще неописуемы…

Пронзительный женский вопль вновь перекрыл голос Жилова.

– Она говорит ему, что он – паршивый мешок фекалий, – перевел Жилов. – Она говорит: «Чтоб я еще позволила такой вшивой болотной крысе, как ты, дотронуться до своего прекрасного зада! Пусть твой язык распухнет и почернеет! Пусть твои руки высохнут и станут как сухие ветки, объеденные саранчой и покрытые лишайными струпьями, пусть шелудивая сука откусит тебе член, когда ты захочешь с ней совокупиться, пусть…»

Тут послышался звонкий шлепок, затем пронзительный, уже совершенно нечленораздельный визг и шум, который мог бы издавать запертый в доме дикий буйвол.

– Как хорошо!

Это сказал Таррарафе. Масаи сидел на корточках у двери.

– Хорошо проснуться от голоса женщины, полной жизни. От голоса сильной женщины, охваченной страстью и гневом, – сказал Таррарафе. – Особенно хорошо, если женщина – не твоя! Доброе утро, друг!

– Как себя чувствуешь, сынок? – спросил Жилов.

– Нормально!

Тенгиз рывком поднялся и невольно охнул: его голове не нравились резкие движения.

– Есть хочу как зверь! – сказал молодой человек, и это была истинная правда.

– Сначала – пей это. – Таррарафе вложил ему в руки стеклянную банку, в которой плескалось около стакана мутной темно-коричневой субстанции.

Тенгиз осторожно понюхал. В богатом букете «ароматов» запах мышиных экскрементов преобладал.

– Пить? Это? – Тенгиз посмотрел на Таррарафе как на ненормального.

– Надо, – кивнул головой африканец. – Хорошее лекарство. Самое лучшее.

– Меня стошнит! – убежденно произнес Тенгиз, держа банку на отлете, так, чтобы вонь не шибала прямо в нос.

– Живот – пустой. – Таррарафе для убедительности похлопал себя по рельефному брюшному прессу. – Пей, не бойся!

– Пей! – присоединился к нему Жилов. – Он вылечил меня от львиных когтей. А парня, которому бородавочник располосовал бедро, Тарра поставил на ноги за неделю. Он – настоящий шаман. Без шуток!

– Мой отец – шаман, – возразил африканец. – Духи повинуются ему, как гиены – старой самке-вожаку, – доверительно сообщил он Тенгизу. – Не слушай Носорога. Мой отец – шаман, а я – ничто! – Масаи скромно потупился, изображая смирение. Правда, смирение у этого здоровенного темнокожего красавца получалось не очень убедительно.

Тенгиз улыбнулся. Таррарафе – тоже.

– Пей, брат! – сказал он. – Пей – и выздоровеешь!

Тенгиз, стараясь не дышать, слегка пригубил. На вкус суспензия была на-амного отвратительнее своего запаха.

«Мужество, – сказал себе Тенгиз, – вырабатывают в испытаниях!»

И бесстрашно осушил банку.

Желудок Тенгиза отреагировал мгновенно и бурно. Едва первая капля лекарства коснулась его стенки, он сжался до размеров кошачьей мошонки. Но Таррарафе был начеку. Ладонь его накрыла разом рот и нос Тенгиза, а твердый, как шомпол, палец ткнул американца в левое подреберье. Эффект был положительный. Если не считать того, что Тенгиз едва не задохнулся и минут десять кашлял и фыркал, пытаясь избавиться от тошнотворных капель в бронхах и носоглотке. Но желудок его больше не смел возмущаться.

60