– Можешь, – спокойно согласился Жилов. – Но я не советую. Не хочу, чтобы с таким хорошим человеком, как ты, случилось плохое. Ты хорошо говоришь по-английски. Тебя ждет хорошая карьера. А если ты расстреляешь нас, министр Н'гари пожалуется своему брату.
– Я объясню, что вы стреляли на территории порта, – не очень уверенно возразил офицер.
Жилов засмеялся. Это был очень ненатуральный смех. Тенгиз подумал, что офицер рассердится, но тот, скорее, удивился:
– Почему тебе весело, белый?
– Я представил, как ты будешь объяснять брату министра Н'гари, почему ты нас убил.
Офицер промолчал.
– Ты не станешь стрелять в нас, командир, – сказал Жилов. – И не станешь нас задерживать, потому что мы делаем работу для министра Н'гари. Мы арестовали преступника и везем его в полицию. Дай нам проехать!
– Возможно, я так и сделаю, – произнес офицер, подходя поближе и рассматривая их пленника. По тому, как он прищурился, Тенгиз решил: офицер близорук.
Пленник глядел на военного с нескрываемой злобой. Офицер сделал еще шаг, взялся рукой за крыло машины… И вдруг лицо его перекосилось.
– Черный сын гиены! – завопил он, хватаясь за пистолет. – Я узнал тебя!
Тенгиз решил: всё! Сейчас их расстреляют.
Он не сообразил, что ярость офицера направлена исключительно на пленника.
– Что ты делаешь, командир? – воскликнул Жилов. – Этого человека необходимо допросить! Он – преступник!
– Я сам допрошу его! – отрезал офицер. – Забери этого гнилого пожирателя падали! – приказал он своему солдату.
– Нет! – энергично возразил Жилов. – Его необходимо допросить в полиции. Он знает ценные сведения. Министр Н'гари будет недоволен!
Офицер поглядел на пропуск: тот все еще был у него в руке.
– Я сам допрошу преступника! – процедил он. – Я сам – полиция! Забери вонючку! – велел он солдату. – И пристрели любого, кто будет мешать! Ты уверен, что у тебя был пропуск, мистер? – бросил он Жилову.
Какое-то время они сверлили друг друга взглядами.
Жилов сдался.
– Хорошо, – сказал он. – Забирай!
И выпихнул пленника из машины.
Офицер тут же пнул его по раненой ноге, и пленник повалился на бок. Молча. Солдат перехватил автомат в левую руку, а правой, за шиворот, поволок раненого к джипу. Пленник не издал ни звука. Тенгиз был потрясен его стойкостью.
– Министр Н'гари может потребовать его назад! – насмешливо заявил офицер. – Только опасаюсь, этот человек не протянет долго! У него опасная рана. Даже не может ходить! – Он протянул Жилову пропуск. – В следующий раз, если собираетесь кого-то арестовать на нашей территории, – скажите нам. Мы сами все сделаем. Для министра Н'гари мы постараемся!
– Почему он его забрал? – спросил Тенгиз, когда военный джип, выплюнув клуб черного дыма, укатил прочь.
– Вероятно, у них старые счеты. В этой стране половина народа спит и видит, как бы перерезать вторую половину. Но нам от этого не легче, сынок, потому что я надеялся узнать у этого ублюдка, куда увезли твою девушку.
– Не нужно было его отдавать, – еще более мрачно сказал молодой человек.
– Боюсь, у нас не было выбора. У них было явное превосходство в огневой мощи.
– Может, попробовать забрать его назад? Раз у тебя связи в здешнем правительстве…
– Только эта бумажка. – Жилов взмахнул пропуском. – Притом – фальшивая. Министр Н'гари понятия не имеет о моем существовании. Я бы предложил ему денег, но бравый сержант не обменял бы того парня и на тысячу долларов: это видно было по его роже. Если бы он узнал, что у нас есть деньги, боюсь, наша участь была бы печальна. Из-за денег в этой стране убивают даже чаще, чем в России.
Некоторое время они ехали молча, потом Тенгиз спросил:
– Данила, а кто такой – брат министра Н'гари?
– Президент, – ответил Жилов. – Можешь себе представить, что он выслушивает оправдания какого-то сержанта?
«Лендровер» выехал на автостраду, идущую вдоль побережья на север. С одной стороны ее лежал пологий песчаный берег, усеянный выброшенным волнами мусором. С другой – обветшалые промышленные постройки компании «Моис-пластик», закрытой по личному распоряжению президента, потому что это предприятие принадлежало лидеру оппозиции. Об этом Тенгизу рассказал отец. И попросил по возможности выяснить, не собирается ли кто-нибудь снова его запустить. Судя по всему – нет. Завод растянулся на целую милю, и его территория пребывала в полном запустении.
Среди встречных машин легковых почти не было: грузовики, в основном военные, цистерны, фургоны, джипы с солдатами – вроде того, что остановил их в порту. Тенгиз посмотрел в сторону океана и увидел три нефтяные вышки. Кровь земли, питающая и поящая город, возникший в бесплодной пустыне. Нефть, алмазы. Что еще может заставить человека поселиться там, где до ближайшего источника пресной воды – двести километров? Или двести метров под землю.
Быстро темнело. Пахло бензином, пылью и гниющими водорослями. Таррарафе включил фары. Он вел машину левой рукой. Правая его рука лежала на спинке сиденья, и длинные пальцы выстукивали ритм на выдубленной солнцем коже чехла. Африканец что-то напевал, причем по-английски, но гудение мотора не давало Тенгизу разобрать слова. Сбоку профиль Таррарафе напоминал египетскую фреску. Тенгиз смотрел, как кивает в такт пению удлиненная голова африканца, и вдруг его осенило.
«Да он – масаи!» – подумал Тенгиз.
Интересно, что делает масаи в Южной Африке?
«Хотя с чего я взял, что Таррарафе – из заповедника Крюгера? Данила говорил, что прилетел из Найроби…»
Свет встречных машин слепил глаза. Большинство водителей ехало с включенным дальним светом.